Я и представить не могу, сколько веков и тысячелетий все это происходит там, внизу. Только подумайте, Блэк! Там рождаются и умирают целые империи, одни правят, другие порабощают; их науки непостижимы для нас, не знавших всех этих рас, пока Пловец не выплыл на поверхность!

Его раса разумна. Они наверняка понимают, что и новое излучение, и сам взрыв – проделки другой разумной расы. Им попадались затонувшие корабли и утопленники. Выходит, они знали, что под небом живем мы. Но их раса настолько отличается от нашей, что общение с ней невозможно. Если бы не случайность, изменившая мой мозг или как-то еще повлиявшая на меня, ни один человек ничего не узнал бы.

И поэтому я вернусь туда. Они в бедственном положении, им нужна помощь. – Грешем сделал паузу и вдруг засмеялся. – Хотя почему я так уверен, что смогу им помочь? Я даже не знаю, как они мыслят! Я могу лишь отыскать рыбешку, которая умчит меня на дно и позволит видеть ее глазами. А если помочь нельзя, буду хоть наблюдать. Раз можно снова путешествовать по этим великолепным городам и видеть народ Пловца…

И снова его голос дрогнул. Грешем ненадолго предался воспоминаниям об этой расе, о ее красоте, непокорности, странном, чуждом очаровании.

– Пловцу пришлось остаться там, – сказал Грешем. – Те машины – кстати, вы бы в жизни не поняли, что это машины, – забарахлили. Все, кто мог, бросились чинить их и удерживать темную расу – Иных – подальше от городов. Так мой разум освободился от разума Пловца, и я вернулся назад.

– И какие у вас есть варианты? – спросил Блэк. – Существует ли способ снова слить ваши разумы?

Грешем обратил незрячие глаза к океану и ненадолго притих.

– Акула, – сказал он. – Та, большая. Она все еще преследует нас.

Блэку пришлось встать и перегнуться через фальшборт, чтобы убедиться в этом.

– Да, теперь вижу. Не отстает.

– Она подойдет, – уверенно сказал Грешем. – Человеческий разум может какое-то время управлять неразумным существом. Я заберу ее тело себе и поплыву назад.

– Вы измотаны, Грешем. Давайте обсудим это позже, а сейчас я дам вам успокоительное, чтобы вы поспали.

Грешем рассмеялся.

– Видите в небе чайку? Что скажете, если она опишет над вами три круга и приземлится на фальшборт возле вас?

Блэк посмотрел вверх. Парившая над ним чайка сделала широкий круг, другой, третий – и спикировала на фальшборт. Уселась, держась за поручень желтыми лапками, повертела головой вправо-влево и бросила на Блэка взгляд, который на миг страшно напомнил ему взгляд Грешема – как если бы слепой пациент разглядывал доктора, сидя в махоньком птичьем мозгу.

Грешем снова засмеялся:

– На ваших коленях лежит блокнот. Вы и не представляете, как странно выглядите в глазах этой птицы, Блэк. Все в расфокусе, так необычно.

– Освободите ее, – прохрипел Блэк.

Чайка наклонилась вперед и распростерла крылья; ее глаза вновь стали незамутненными, совершенно бездумными.

– Да, – произнес Грешем, – акула мне подойдет…

Сидя у койки и глядя в лицо спящего слепца, Блэк испытывал смятение. Он не верил, не мог уяснить рассказанное Грешемом – и вопреки всему подмечал образы в своей голове, пока наблюдал за вспышками эмоций у спящего. Ему грезились пролетающие перед ним зеленые бездны и сияние подводного рассвета, для которого нет названия. Ему чудилось тело огромной акулы, он чувствовал, как та сокращает полосы мускулов, чтобы плыть вглубь, к городам-сферам, мерцающим во тьме подобно нерукотворным светилам.

Внезапно Грешем сел прямо в своих одеялах. Кровь прилила к его лицу.

– Ах! – издал он приглушенное, невнятное восклицание.

– Грешем? – Блэк положил руку ему на плечо. – Вы проснулись? Что там?

Но тот не просыпался, не вертел головой, не чувствовал чужой руки, не слышал чужого голоса. Он весь сосредоточился на чем-то очень далеком и глубоком, лежавшем в бездне под «Альбакором». Ему будто снился кошмар: частое дыхание рвалось сквозь оскаленные зубы, а лицо скорчилось, как у человека, борющегося за жизнь.

– Тьма! – хрипло воскликнул он. – Всюду тьма! Где решетки? Что здесь случилось? Да что же это?!

Больше Блэк не услышал ничего внятного: Грешем в ярости начал сражаться с одеялами, стремясь сбросить их, отмутузить кулаками, а Блэк пытался его удержать.

В конце концов экипажу пришлось привязать бедолагу к койке, чтобы не дать ему навредить себе и другим. Лежа там, он яростно боролся, затихал, задыхался – и снова сражался со своими путами. Лицо его было диким, полным нечеловеческой ярости, отчего Блэка пробрало до мурашек.

Блэк старался не думать о том, что в этих поворотах тела Грешема, как ранее в его странных, плавных движениях, видны повадки акулы, сражающейся с чужеродным врагом в глубокой воде.

– Кровь, – гортанно бормотал Грешем, – кровь, так много крови… Ничего не вижу, но… вон еще один… Бей, бей! Убей их всех!

И Блэку почудилось, что в маленькой каюте стало мрачно от подводной тьмы и крови, растекавшейся в мутной воде, кипевшей в страшном незримом бою.

Он понял, что акула погибла, сразу же, наблюдая за последней судорожной конвульсией Грешема: два броска и вдруг – ни движения. На мгновение доктору даже привиделась пустота самой смерти в лице Грешема – она коснулась края управлявшего акулой разума.

После этого стало совсем тихо: на Грешема, пребывавшего в глубоком изнеможении, нашел сон.

– Слишком поздно, – прошептал Грешем, охрипший от криков, которые он издавал в бреду.

После борьбы с ремнями все его тело покрывали синяки. Больной разум был истощен.

– Должно быть, с момента взрыва они понимали, что уже поздно. И все же надеялись на обратное. Отправили Пловца к поверхности, увлекли меня вниз и до последнего ждали, что я как-нибудь им помогу. – Он коротко рассмеялся, но из ободранного горла вырвалось только сипение. – Я должен был догадаться, что все слишком хорошо и не может длиться долго. Все эти города и их жители, они не для людских глаз. Мне посчастливилось мельком взглянуть на них – и этого хватило. Нашим двум культурам не суждено существовать бок о бок. Если бы мы нашли способ добраться до них, то уничтожили бы их культуру, как и все прекрасное, что есть в мире. Настанет час – мы и себя уничтожим. Ведь это мы виноваты, Блэк. Взрыв сделал свое дело. Но это хотя бы лучший способ – по крайней мере, быстрый.

– Но что там было? Что произошло?

Лицо под бинтами стало мрачным.

– Я спустился ко дну вместе с акулой. Уже издали стало ясно, что не всё в порядке: лишь в нескольких городах было светло,